Tilda Publishing
КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ ИЛЬИ ЭРЕНБУРГА

Юрий Табак
«Поэт в России больше, чем поэт»...
Пабло Пикассо, портрет Эренбурга
Определение «Поэт в России больше, чем поэт» уже давно стало затертым и употребляется с самой разной интонацией — от очень серьезной до ироничной. Но вряд ли можно найти адресата, которому оно больше подходило бы в своем буквальном смысле, чем Илья Эренбург.

Он — поэт и писатель, и именно это призвание поэта сделало его крупным общественным деятелем и влиятельным политическим публицистом. Но он также и еврей — и по воле судьбы, и по самоощущению, и по литературной судьбе. В каждой из своих ипостасей Эренбург был ярким явлением, а их сочетание дало нам одну из крупнейших, знаковых фигур в России, культуре и еврействе XX века.

Внутренний конфликт, который часто оказывается творческим, видимо, начался еще в детстве, когда его отец порвал с ортодоксальной семьей, а мать продолжала соблюдать еврейские традиции. В духе времени еврейский юноша бросился в революционную борьбу за светлое будущее еврейства в дружном многонациональном социалистическом обществе, сошелся с большевиками, даже угодил в тюрьму. Но жизнь его дала резкий поворот, когда он в 1908 году попал за границу, и не куда-нибудь, а в Париж — центр европейской культурно-художественной жизни, где познакомился и подружился с молодыми и тогда еще малоизвестными Шагалом, Пикассо, Модильяни. Революция осталась далеко, и скоро он ушел в литературу, издав сборники стихов под названием «Детство» и «Одуванчики». Влияние европейской культуры, настроенной на Средневековье и пронизанной христианством, было мощным. Эренбург даже вознамерился принять католичество и стать монахом-бенедиктинцем, но, как и многие европейские мыслители, вроде Франца Розенцвейга, в последний момент пережил духовный кризис и переменил решение.
Потом наступил период публицистики, сотрудничества с газетами, возвращение в революционную Россию. В отличие от многих коллег по творческому цеху, Эренбург совсем не был очарован революцией, а воспринял ее с ужасом и негодованием по отношению к новой власти. Ему повезло — хотя он и был на время арестован ЧК, но не расстрелян. В 1921 году ему удалось получить заграничный паспорт и покинуть Россию. И тут его литературный дар развернулся в полную силу, да и издали революцию он уже воспринимает как «очистительный огонь», подобно многим его коллегам — эмигрантам из России. Он пишет замечательный и, кажется, ныне полузабытый философско-сатирический роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников…», где автор скептически мрачен, а мир совсем плох: стоящему на краю пропасти миру, хаосу войны и революции противопоставляется столь же отвратительная практика постреволюционного общества советской России. Социальная тема становится основной в его творчестве. Еврейская тема никуда у него не исчезает: в 1928 году выходит сатирический роман «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца» о жизни, приключениях и смерти портного из Гомеля, где Эренбург саркастически описывает советскую жизнь во всех ее проявлениях. Достаточно сказать, что роман был издан впервые уже накануне распада СССР, в 1989 году.
Но Эренбург не был диссидентом и борцом. Да и к началу тридцатых его больше стала волновать угроза надвигающегося фашизма. Он посетил грандиозные стройки первой пятилетки, и вскоре СССР стал все более являться в его глазах оплотом сопротивления фашизму и звериному капитализму. Еврейская тема опять никуда не исчезает, но окрашена другим цветом: хорошие евреи у него — революционеры, а плохие — американские киномагнаты. Евреи снова становятся у Эренбурга частью народных масс, борющихся за светлое будущее.

Он, фактически эмигрант, становится проводником советских идей, лицом советской культуры в западной Европе. Он свободно приезжает в СССР, участвует в съезде советских писателей, пишет репортажи с войны в Испании, и в 1940 году ему удается из оккупированного Парижа вернуться в Россию. Сталин благосклонно принимает его, и Эренбург становится ведущим антифашистским публицистом. И снова происходит поворот. Еврейская трагедия будит в нем уже не еврея — космополита-социалиста, а еврея, чьи соплеменники гибнут под нацистскими пулями. Он пишет трагическое «Бродят Рахили, Хаимы, Лии…» и становится активным членом Еврейского антифашистского комитета. Его военные репортажи необычайно популярны, а сам он предельно резок, вплоть до ярой ненависти. Призыв Эренбурга «Убей немца!» стал на многие последующие годы предметом дискуссий.

Илья Эренбург, Густав Реглер и Эрнест Хэмингуэй, Испания, 1937
Еврейская тема и трагедия становятся превалирующими в его сознании, и он вместе с В. Гроссманом готовит «Черную книгу» о преступлениях нацистов. После войны он пишет о евреях и Холокосте, да и о немцах, но уже в гораздо более смягченных тонах. Социалистическая тема опять начинает превалировать. Он сочувственно относится к созданию Израиля, но видит его перспективу в социализме. Он если и не в полной мере выдерживает партийную линию, то старается держаться ближе к ней. И это спасает его — в 1948 году других членов Еврейского антифашистского комитета расстреливают, а Эренбургу присуждают Сталинскую премию.

Зато сразу же после смерти Сталина Эренбург пишет «Оттепель», которая становится важным элементом в борьбе за освобождение от сталинизма. В шестидесятые он выпускает трехтомник воспоминаний «Люди, годы, жизнь», в котором впервые вводит в советский культурный оборот крупнейших фигур мировой и расстрелянной части советской культуры, в том числе еврейских деятелей идиш-культуры.
Эренбурга много цензурировали, клали произведения на полку, порой критиковали в партийных изданиях. Наверное, он тоже очень боялся ночного стука в дверь, но в целом он прожил относительно спокойную и даже комфортную, по меркам сгинувших в сталинских застенках российских писателей, жизнь. Многие обвиняют его в лояльности режиму. Но судить об этом имеют право только те, кто прожил достойно ту жизнь. Наш же долг — воздать должное человеку, который всегда ощущал свое еврейство и воплощал его в творчестве, пусть даже следуя социальным веяниям. И его крики об убитых, его «Черная книга» навсегда останутся в памяти еврейства. Как в памяти культурной России останутся и лучшие образцы его творчества, его бесценные воспоминания. По случаю своего 70-летия Эренбург сказал: «Хотя в моем паспорте и написано, что я еврей, я — русский писатель». В высказывании чувствуется, чему он отдает приоритет, и таковы судьба и выбор многих российских евреев-творцов, но в нашей памяти запечатлены обе его ипостаси.
Курс по теме
Tilda Publishing
Подпишитесь, чтобы получать уведомления о новых курсах