Дело в том, что сама Письменная Тора – это не книга для чтения; она написана не для того, чтобы человек узнал что-то новое о мире, насладился искусством описания или ощутил определенные эмоции в связи «ужасностью и жалостностью склада событий [1]». Тора – это указание (таково букв. значение этого слова), и поэтому главное действие по отношению к ней – исполнение, соблюдение. И если ее и возглашают [2] публично (еженедельное чтение Торы в синагоге), то целью этого общественного ритуала, в конечном счете, опять же является исполнение.
Таким образом, функция Книги в еврейской культуре радикально отличается от роли, которую играла книга в культуре греческой и продолжает играть в сегодняшней западно-европейской. Не случайно Сергей Сергеевич Аверинцев отказывается говорить о «библейской литературе», предпочитая использовать термин «словесность». Он пишет: «Каждое слово Библии говорится всякий раз внутри непосредственно-жизненного общения говорящего со своим Богом и себе подобными… Поэтому это слово – принципиально неавторское слово, брошенное на волю потока, предоставленное всем превратностям непрекращающегося разговора. В разговоре неважно, кто сказал слово: у любого творца слишком много сотворцов – прежде всего, разумеется, его Бог, затем мудрецы былых времен, из сокровищницы которых он может невозбранно черпать, не страшась упрека в плагиате, и, наконец, вся народная общность, включенная в ситуацию разговора [3]».

[1] См. Аристотель. Поэтика 1453b.
[2] Именно так следует переводить глагол кара, изначальное значение которого «звать, называть», и лишь более позднее – «читать». От этого глагола и происходит Микра, переводимое как Священное Писание, то есть Танах в целом.
[3] См. С. С. Аверинцев. «Греческая литература и ближневосточная словесность» // Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., 1996. С. 20.