«Настал час славить святость жизни, а не имени Божьего ценою смерти. В прошлые времена наши враги покушались на наши души, и евреи жертвовали собой, своими жизнями, чтобы славить имя Господа. Теперь враг требует наши жизни, и потому обязанность каждого еврея — защищать их, бороться за свою жизнь».

И тогда у обитателей гетто пробудилась огромная жизненная сила, которую нельзя было вообразить в условиях нормального времени и которая теперь била через край. Она проявлялась и в области культуры. В чём тогда суть мученичества? Хиллель Цейтлин нашел у Маймонида ответ: "Суть мученичества в том, что умираешь за свое еврейство".

В Терезине были показы сценических работ самых разных жанров – мюзикл, кабаре, опера, кукольный театр, драматический театр. Детские спектакли начались с постановки пуримшпилей. «При всём богатстве театральной жизни – свыше 600 представлений! – к трагедийным пьесам там обращались редко. Да и в списках лекций слово «трагический» упоминается только дважды: «О трагическом» и «Трагическое в искусстве и жизни». <…>

Смерть на терезинской сцене превращалась в буффонаду и развенчивалась на всех подмостках. <…> даже там, где развитие действия вело к трагическому финалу, режиссёры умудрялись повернуть дело так, чтобы всё кончилось победой добра.
За несколько недель до отправки «в Польшу» 14-летний Гануш Гахенбург написал пьесу «Ищем пугало», трагифарс, полный аллюзий на терезинскую действительность. Смерть там разгуливает по улицам, и никто её не боится. Даже малые дети и те подтрунивают над ней. Но люди обязаны бояться, и Придворный Маг предлагает королю Аналфабету Первому (понятно, Гитлеру) взять на себя роль пугала. В безумном танце в финале пьесы Смерть душит Аналфабета в своих объятьях» .

Гетто, или транзитный лагерь Терезин был особым местом содержания узников Холокоста. Он печально известен тем, что там был снят псевдодокументальный фильм «Еврейское поселение», или «Фюрер дарит евреям город», сценаристом которого выступил Курт Геррон, «режиссёр, продюсер и актёр, игравший с Марлен Дитрих в фильме „Голубой ангел", Макхит из «Трёхгрошовой оперы» Б. Брехта и др.», причём, сценарий для нацистского фильма правдивый, написанный Петером Кином, был отвергнут. «Снимают фильм о жизни в гетто, прекрасное кино, – записывает в дневнике Эгон Редлих. Приказано освободить два отремонтированных детских дома; перед тем как выселить детей из домов, их запечатлели «счастливыми»… Даже египетские фараоны не стали бы снимать детей, которых собираются убить». После того, как съёмки закончились, «оркестру больше не разрешали играть, на скамейках не разрешали сидеть, под страхом тяжкого наказания запретили танцы – всеобщее благосостояние, столь прекрасно выглядевшее в кино, закончилось, всё снова превратилось в серую терезинскую рутину с грязью, голодом и болезнями. Поскольку массовка больше была не нужна, население гетто урезали до 12 тысяч человек, а участники массовки погибли в газовых камерах Освенцима. Милые детишки, которые в кадре так трогательно спят, едят, играют и качаются на качелях, были брошены живьём в канавы с горящей нефтью. Фильм показывали в кинотеатрах, когда большинство заключённых Терезина уже были истреблены».

До ликвидации лагеря нацистам было важно ещё и произвести впечатление на Красный крест. К визиту делегации был произведён тщательный косметический ремонт, их экскурсия по лагерю была продумана и выстроена до мелочей. Чтобы не создалось впечатления перенаселённости домов, многие заключённые были отправлены в Освенцим. «Красному кресту» показали театральную лагерную деятельность. В Терезине занятия искусством не только разрешались и поддерживались, но и даже искусственно, насильно культивировались нацистской верхушкой.»В гетто Терезин при создании оперы «Брундибар» детей наказывали транспортом за отсутствие улыбки на сцене», – пишет Злата Зарецкая. Кстати, она же приводит и тот факт, что «в кабаре „Кадеко" Макса Эрлиха в лагере Вестерборк радостные взгляды жертв на подмостках были обязательны!» Кабаре было любимым детищем коменданта этого лагеря Конрада Геммекера. Часть музыкантов ценила возможность играть музыку в лагерях и гетто, даже если это был джазовый ансамбль в Терезине, в котором играли насильно. Поначалу их смущало исполнять её перед фашистами, но вскоре исполнение музыки стало восприниматься ими просто как нейтральное, нравящееся им.

Заключённые сильно настораживались театральной деятельностью, разворачивающейся в гетто и лагерях, и потому, что зачастую её открывал юденрат – еврейское самоуправление, но полностью подчиняющееся нацистам. А значит, такие спектакли могли соответствовать и другим, не только пропагандистским целям: так, среди огромного количества кафе в Варшавском гетто, как считалось, по велению нацистов, развращавших, снижавших духовный и интеллектуальный уровень и насаждавшихся ими, было и то, которое находилось «на улице Лесная, 2, оно было куплено немкой Магдой», что могло стать причиной ещё большей холодности к этим местам. При этом, исследователь Ширли Гилберт замечает, что такие заведения по уровню выступавших в нём артистов были, видимо, выше, чем в учреждениях культуры как таковых, находившихся в этом гетто: в поисках финансового подкрепления туда стремились поступить на работу лучшие из артистов – например, Владислав Шпильман, знаменитый «Пианист», утверждал, что благодаря этой пианистической работе он мог кормить его семью из шести человек. Так мы можем прийти к выводу, что развращало в существовании кафе именно то, что оно воспринималось, как место, где можно в компании пить алкоголь.

Ещё о насильных занятиях искусством в гетто и лагерях Холокоста нужно сказать и в отношении того, что музыкантов заставляли играть вблизи от газовых камер, так, что обречённые на смерть входили туда под музыку. Исполнители произведений видели и слышали погибающих. «Иногда музыка служила немцам средством маскировки массовых убийств. Ярким примером тому был „праздник жатвы", или «кровавая среда», в Майданеке 3 ноября 1943 года: под громкую музыку, звучавшую из всех рупоров, за один день были убиты 18400 евреев. Музыку использовали, чтобы заглушить стрельбу и не дать вспыхнуть восстанию заключенных неевреев, находившихся в это время в лагере, а также предотвратить попытки бегства с их стороны».

Героиня книги «Танцующая в Аушвице» Паула Гласера Роза Гласер, выступавшая в Биркенау с хореографией, немецкими песнями, игрой на пианино, но и преподававшая там танцы представителям СС, учившая их через это и этикету, по завершении каждого из таких вечеров получала буханку хлеба или, реже, какую-нибудь другую еду. Перед первым таким вечером, когда её ведут на склад, чтобы она подобрала себе пригодную для выступления одежду, она, будучи находчивой и смелой, решает через тот визит и свои проблемы с повседневной одеждой и обувью. Музыкантам продлевалась жизнь на тот или иной срок. Иногда суд при селекциях на идущих на смерть и, наоборот, остающихся жить, узников скучающие нацисты предлагали находившимся там музыкантам, сыграть на близко расположенном фортепиано. Если произведение исполнялось технично и выбиралось для этого благозвучное произведение, – таким заключённым даровалась жизнь. Звезде кабаре Вестерборка Камилле Спире комендант лагеря Конрад Геммекер даже сфальсифицировал происхождение.

Сценическая деятельность на подмостках Холокоста разделялась на профессиональную и любительскую. Поддерживалась немцами и юденратом, скорее, первая.

Для чего ещё в гетто и лагерях Холокоста евреям было важно показывать спектакли? Они передалавали еврейские ценности от старших поколений к младшим, с помощью них зрители оказывались в антураже своих благополучных лет. Узники гетто и лагерей понимали иллюзорность, быстротечность впечатления, что они находятся дома, что всё хорошо, однако с помощью посещений культурных мероприятий заключённые отвлекались от происходящего, чтобы, в том числе, иметь возможность впоследствии быстрее и эффективнее принимать решения. Театр носил и функцию терапии – те же дети-заключённые могли играть разные роли, отвлекаться непосредственно от того, что их тревожило. Театр носил и образовательную функцию, это было какое-то решение ситуации с запретом предоставления школьного образования – так было, например, в Терезине, где с помощью спектаклей дети сообща изучали историю и фольклор, учились петь, танцевать, рисовать, делать костюмы, кукол и т.д. К тому же театр был самым востребованным жанром. В Терезине не было недостатка в замечательных актёрах и режиссёрах, и все они с радостью работали с детьми». Обстоятельства вынужденно или просто, раз были такая возможность и жажда активной творческой деятельности, подталкивали актёров попробовать себя в режиссуре. Немало людей, впервые попробовших себя в театральной области или познакомившихся с театральным искусством в гетто и лагерях Холокоста, освободившись, продолжили заниматься данным видом искусства.

Не во всех гетто и лагерях Холокоста проходили культурные мероприятия. Так было, видимо, если место заключения (скажем, Вильно, который даже называли «Литовским Иерусалимом», Варшава) имело богатые, сильные, устойчивые культурные традиции или там находилось, как в Терезине, много представителей художественной интеллигенции. Например, культурную деятельность в виленском гетто совершали, в основном, бывшие активными и в предвоенное время деятели «Литовского Иерусалима». А вот два примера обратной ситуации: «Культурная жизнь прекратилась ещё в первые дни немецкого вторжения. Позднее те, кто выжили, узнали о варшавском гетто и его культурной жизни…В нашем гетто угасло всё. Всё умерло и прекратилось. Дети не учились, школ не было. Действовал приказ, согласно которому евреям было запрещено посещать театр и кино…Никаких лекций не организовывали, и не было никаких собраний…Всё было разрушено с приходом немецких зверей. Мы понимали, что нам предназначена только долгая агония, полная испытаний, перед тем, как мы испустим дух».

Существует база пьес, бытовавших в гетто и лагерях Холокоста или написанных тематически вокруг Катастрофы впоследствии. Она связана с именем, в том числе, Алвина Гольдфарба.